Рецензия на «Cуфийские рубаи» (Сабит Мадалиев)

Как красиво!

Галина Пожарская   20.09.2017 05:57   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Cуфийские рубаи» (Сабит Мадалиев)

Очень ритм хороший, такой восточный. Надо попробовать... Спасибо!

Галина Пожарская   17.09.2017 22:24   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Певчая птица печали» (Сабит Мадалиев)

Дорогой Сабит, вот потихоньку я и дошёл до последнего твоего текста. Напишу и здесь несколько строк, и это иллюзорное общение с тобой остановится, может быть, надолго. Ты ведь не раз бывал у метро "Домодедовская", когда отправлялся в аэропорт или прилетал в Москву. До самого этого перекрёстка, а в старину и дальше, до Царицыно (Чёрной грязи) тянулся огромный, многокилометровый овраг. Я ещё застал часть этого оврага; и, когда впервые, летом 78-го года, спустился в него, прошёл по не вытоптанным тропинкам, вдоль которых благоухало разнотравье выше человеческого роста, увидел светлый ручей (а там есть ещё и ключи), познакомился с деревьями, из поколения в поколение жившими в этом овраге, вернее, лощине, как в волшебном царстве, казалось, навсегда защищённом от тревог надовражного мiра, я подумал: вот так чудо! хоть на выселках Москвы, но как же сюда, прямо в черту города, вливается Русская природа, настоящая живая жизнь земли. Этот овраг во время оно назывался Царским хмельным оврагом. Отсюда брали хмель для стола московских князей и царей. Хмеля я уже не нашёл. А вот кое-где наверху оврага лежало то одно, то другое крохотное льняное поле. Когда лён всходил, поле, как и полагается, напоминало зеркальце-озерцо, залитое расплавленным лунным камнем. Через год, когда вышел фильм Тарковского, я стал называть мои блуждания по лощине "сталкерством". А весной все деревья, кусты заняты соловьями. Это были не отдельные голоса, не птичьи колонии, а бескрайние соловьиные вольницы. И в мае соловьиное пение иногда хотелось назвать "ором". Тогда на ночь я ещё широко распахивал окно и спал под этот "клёкот", слышал его и сквозь сон, он входил в мои сновидения, я спал и просыпался с чувством невыразимой радости и совершенной силы и бодрости. Однажды, уже уйдя из пресловутого редакционного мiра в не менее тягостный телевизионный, я позвонил как-то своему режиссёру; он услышал в телефонную трубку моих соловьёв, не поверил своим ушам, думал: у меня пластинка или магнитофон с записью... И я думал: так будет длиться вечно, как и наша человеческая жизнь (то есть будет, разумеется, и старость, и смерть, но они где-то там, на том конце бесконечности). Не так уж много времени пожили ещё, порадовались - овраг стали засыпать (словом, "Прощание с Матёрой" повсеместно и универсально). И следа не осталось от этого чудесного, редкостного, многие века существовавшего мiра. Соловьи улетели ещё раньше, как только стали вырубать деревья, скрести землю бульдозерными ковшами. Теперь над этими могильниками живой жизни натыканы гешефт-центры, едальни - "комфортная инфраструктура", которой кичутся лужковы-сабянины.
Заживо погребённый родничок
где-то там пульсирует в глубине земли,
где-то там дробится его тёмный ток,
где-то там, куда от меня ушли
ваши руки, хранившие теплоту июльского дня,
ваши глаза с грустинкой заката в окне,
ваши голоса, приглушённые, как во сне,
в котором вы проходите мимо меня...
Это так просто: приехал мужичок,
бульдозером отутюжил перелески, холмы...
Выполз с перепугу из норки жучок -
а уже другое небо, земля и все мы...
Апокалипсис - это весьма обыденная вещь,
это когда жить уже невозможно и рано ещё умирать,
это когда от сожжённого дома не остаётся даже печь,
потому что и хлеба разучились выпекать,
потому что нет нужды в родниковой воде,
потому что Пушкина пустили в распыл,
потому что и церковь как этнографический тыл
для не имущих сраму туристических б***ей...
Шествует по России жидовский Вий,
требует, чтоб подняли веки ему,
а вокруг визжит и вьётся попсовый вихрь,
навевает кафешантанная свита пёстренькую тьму...
И только голубая жилка бьётся на виске,
кажется, только в ней и сосредоточилась жизнь,
и все наши слова и дела словно дом на песке,
под которым мироточат останки русских могил...

Игорь Стешенко   15.12.2015 19:23   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Cуфийские рубаи» (Сабит Мадалиев)

Дорогой Сабит, хожу сейчас изредка в Детский музыкальный театр им. Н.И.Сац. Как известно,эмблема этого театра - метерлинковская синяя птица. Правда я последние годы вижу на картинке целую стаю разноцветных птиц (то ли знак пресловутой "толерантности", то ли просто незатейливый показ многоцветья мiра). Не знаю, было ли так при Наталье Ильиничне. Ведь синюю птицу он выбрала не просто потому, что её отец сочинил замечательную музыку к мхатовскому спектаклю. Пьеса, как ты помнишь, кончается тем, что птица, которую в клетке принесли домой дети, теряет свой синий цвет. Это я к тому, что мы почти всегда теряем своих птиц, выпущенных на волю или куда-нибудь поближе. Они даже не успевают утратить свой цвет, их быстренько убивают и чаще всего из рогатки, к тому же, просто так, "без злого умысла". Моя птица не успела бы вылететь даже из окна. Помню, в 80-ые я посадил под своим окном три вишенки. Окно годами держал зашторенным, настолько печальным был из него пейзаж. И вот в 85-м году деревья дотянулись до моего подоконника и стали расти выше. В мае, конечно, зацвели. И я впервые за восемь лет расшторил окно. Просыпался иногда ночью и смотрел, как мерцает цветение. Письменный стол развернул так, чтоб подняв от бумаг голову, видеть макушки деревьев. Они отцвели, и я немного реже стал смотреть в окно. Однажды летом, после того, первого цветения, я повернулся к окну на стук. Вишни дрожали и трепыхались - их рубили. Я выбежал на улицу, чтобы остановить это смертоубийство. Оказывается, деревья мешали тем, кто жил на первом этаже. Ты знаешь, чем закончился "Вишнёвый сад". Пошёл уже тридцать первый год, как я живу с зашторенным окном. Вот такие воспоминания вызвал во мне твой рубаи.

Игорь Стешенко   14.12.2015 12:44   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Cуфийские рубаи» (Сабит Мадалиев)

Дорогой Сабит, прочитал это рубаи и вспомнились знаменитые строчки Арсения Тарковского: "И край твоей одежды из света и дождя..." А вчера ещё нашёл и перечитал немногие наши с тобой письма, которыми мы обменялись в 2005 - 2006-м годах. В одном письме ты тоже пишешь о даре слёз. Давным-давно, где-то году в 79 - 80-м, ко мне в руки случайно пришёл обрывок страницы из "Романа-газеты". Неизвестно, какое произведение; неизвестно, кто автор (и до сих пор я этого не знаю и, по правде говоря, узнать не старался). Вещь была написана небольшими фрагментами-высказываниями, как "Ни дня без строчки" Юрия Олеши. Но фраза с этого клочка бумаги навсегда вошла в мою память. "Лунный свет омывает не каждого". А потом ещё несколько фраз, якобы развивающих эту первую. Их я совершенно не помню, да они и не нужны. Первая - не только главная, но и единственно нужная. В ней вся полнота смысла и чувства. И только, если оставить эту фразу одну-одинёшеньку, она будет обращена к любому, кто на неё наткнётся, так, как если бы она была написана исключительно для него. В сущности, это превосходное, талантливейшее стихотворение в одну строку. К такой поэтической форме почти никто в Русской поэзии не обращался. Здесь трудно, вернее, невозможно сымитировать лиричность, выстраданность. Человек весь как на ладони. А ещё после твоего рубаи мне вспомнился один офицер-афганец, с которым я в 95-м лежал в одной больничной палате. Сам он из Сочи, а лицом, повадкой, речью - замечательный русак. Мы с ним много о чём разговаривали, и не помню уж по какому поводу он сказал мне: а знаешь, как удивительно пахнут волосы рязанской девушки, с которой занимаешься любовью посреди колосящегося поля?.. И было видно, что для него это очень дорогое воспоминание, хотя и не стала эта девушка его женой. Он был одинок (думаю, что и остался): романтические войны, если вообще такие бывали, давно закончились, а современные делают почти изо всех выживших - душевных калек, хотя бы в каком-то аспекте. Иначе как объяснить, что из военного госпиталя Арсений Тарковский не вернулся к своей главной и единственной, к матери его детей. Единственное, что меня извиняет за мой длинный сумбур в мыслях, так это то, что ты этих "рецензий" читать не будешь.

Игорь Стешенко   13.12.2015 10:34   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Cуфийские рубаи» (Сабит Мадалиев)

Дорогой Сабит, когда я сегодня читаю любовные стихи, то они мне говорят лишь одно: молодость прошла. И я часто думаю о Времени. Но не с тоской, что уже не молод, что все любови уже отошли (Бог с этим). Я думаю о тайне Времени, о Времени как особой субстанции (и это мы идём через неё, а не она течёт через нас или, как поток несёт нас куда-то), - думаю о том, будет ли нам, пускай за гранью земной жизни, дана возможность вернуться в то время, по которому мы тоскуем (и это необязательно наше личное время), к тем любимым существам, которые уже ушли. Читал ли ты научные труды Николая Козырева, который занимался Временем как космической энергией? А что касается чтения между строк, думаю, здесь нам с тобой как раз удавалось что-то читать в большей мере, чем женщинам, которых мы знали. Кстати, Санджар и Музафар, наверно уже отцы, а ты дед?

Игорь Стешенко   11.12.2015 13:15   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Cуфийские рубаи» (Сабит Мадалиев)

Дорогой Сабит, "пустой экран" для меня - очень конкретный, чёткий образ, потому что, просидев сотни и сотни часов в монтажных останкинского телевидения (ещё старого, не нынешнего, превращённого в выгребную яму), я много раз видел этот пустой экран, как, впрочем, и любой человек у себя дома, когда эфира нет, а телевизор работает. Пустой экран - это электронная пурга и эфирный шум. Поэтому твоя метафора, в моём восприятии, неточная. К тому же, белый цвет традиционно - знак чистоты, но для меня это также, и в большей мере, - вход в мистическое пространство, где нет времени и всё - любая встреча, любое событие - возможно. Поскольку ты пишешь местоимение с прописной буквы, я так понял, что ты взываешь к Господу, может быть, сетуешь на богооставленность. Но мы никогда не остаёмся без Него - ни в океане жизни, ни в океане вечности. Мы, по своему маловерию или безверию, можем Его оставить. Он нас - никогда. Ты, наверно, знаешь: есть такая притча. Один человек шёл по берегу океана, по песку у самой кромки прибоя, и сетовал Богу, что Тот его оставил, даже бросил. И вдруг он слышит голос: "Я тебя никогда не бросал и никогда не брошу. Вот и сейчас Я иду вместе с тобой вдоль океана". - "Но, Господи, на песке отпечатываются лишь мои следы, лишь одна пара ног!.." - "Нет, дорогой. Эти следы Мои". - "А где же тогда мои следы?" - "Их нет". - "Почему?" - "Потому что Я всё время несу тебя на руках".

Игорь Стешенко   10.12.2015 08:49   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Cуфийские рубаи» (Сабит Мадалиев)

Дорогой Сабит, журавлиное небо для меня открывалось, главным образом, в Михайловском. Небо там было, пожалуй, самым главным. И каждый день, когда ходил по той земле, я смотрел на перемещение Солнца, а вместе с ним теней в парковых аллеях. И лента Сороти от озера Кучане, где Пушкинская усадьба, до Тригорского тянулась как магнитная стрелка, но не с юга на север, а с востока на запад. С запада чаще всего дули ветра, словно их кто-то протягивал по невидимой верёвке над Соротью. И вдоль этой же невидимой верёвки с октября тянулись на запад журавли и гуси. В полёте они часто пели, а летели и пели даже ночью (или поздним вечером, но уже после заката?) Нередко ночью я приходил к трём соснам над старицей Сороти или на Савкину горку, чтобы смотреть на звёздное небо и слушать голоса улетающих из России птиц. Мне и сегодня удивительно, что эти деревья, это всхолмье, камни помнят меня вот уже полвека, как они помнят Пушкина, попа Савву, Стефана Батория. А на другой стороне Сороти, напротив Тригорского и Воронича, крохотный и заброшенный погост Дериглазово. Ни одного креста не сохранилось, ни одного надгробия, только бугорочки, поросшие травой, в окружении высоких деревьев, заменяющих кладбищенскую изгородь. Не знаю ни одного человека из тех, кто здесь похоронен, но стараюсь ежедневно молиться за их упокой (Ты же, Господи, веси их имена). Длинная ниточка печали от руки на закат.

Игорь Стешенко   09.12.2015 13:27   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Cуфийские рубаи» (Сабит Мадалиев)

Дорогой Сабит, благодаря второй строке твоего рубаи, мне вспомнилось цветение персика в Ташкенте, в апреле 1988 года, когда благодаря тебе я впервые приехал в Узбекистан, в Ташкент на дни советской литературы. Помнишь, нашу компанию возглавлял теперь уже покойный Юрий Суровцев... Город утопал в сиреневом цветении. Меня поразили арыки прямо в центре города, беспрестанное ночное курлыканье каких-то птиц в Дурмене и ледяная, обжигающая вода в бассейне, хотя до бассейна она пробегала много километров по открытой местности, под палящим солнцем. А в Москве ещё стояли серые, зябкие дни, не сошёл усталый снег, запечатанный коростой. Когда я уезжал из Москвы, мне казалось, что в спину злобно дышат редакционные дамы, которым мнилось, будто они вершат судьбы авторов, литератур, да и вообще людишек. И вдруг... Кибрия-ханум, которая перестраивала дом своего счастья, своей жизни в мемориальный музей... вдруг - русский Ташкент-город хлебный, о котором я слышал столько военных и послевоенных легенд, рассказов и баек... вдруг - изысканность станций метро из бледно-розового, бледно-зелёного туфа, словно они сошли с листов персидских миниатюр... Всё это стоит перед моими глазами, будто было только что. И я тогда не думал, но всем существом ощущал, что Всевышний беспрестанно тайно склеивает жизни людей.

Игорь Стешенко   08.12.2015 10:43   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Как падающий снег душа безмолвна» (Сабит Мадалиев)

Дорогой Сабит, это рубаи не легло мне на душу. Может быть, потому что я не могу отстраниться от мiра, при всей моей склонности к созерцанию, при всём старании (результаты которого очень скромные) научиться по-настоящему молиться. Мiр и не глуп, и не мудр, так же как и человек. Мы переходим из света в тень, от хорошего к дурному, потому что всю нашу земную жизнь идёт борьба за наши души между Богом и сатаной. Кажется, Фирдоуси писал (могу ошибаться, потому что цитирую без книги):

Благородство и подлость,отвага и страх -
Всё с рождения заложено в наших сердцах,
Мы до смерти не станем ни лучше, ни хуже,
Мы такие, какими нас создал Аллах.

А вот из Ходасевича:

Ты показала мне без слов,
Как вышел хорошо и чисто
Тобою проведённый шов
По краю белого батиста.

А я подумал: жизнь моя,
Как нить под Божьими перстами,
по самой кромке бытия
Бежит такими же стежками.

То виден, то сокрыт стежок,
Из света в тень перебегая...
И, улыбаясь, твой платок
Перевернул я, дорогая...

Игорь Стешенко   08.12.2015 10:11   •   Заявить о нарушении