Рецензия на «Страшная тайна Симонова Жди меня. Полный текст» (Александр Фильцер)

Начну с конца прочитанного. Два приложения в качестве документального подтверждения, одно от 1991 года, второе от 1953-го.
Да, это документы, но документы, характерные для времени их принятия.
Т.е. это тоже, выражаясь словами автора, "подголоски эпохи".
Не знаю почему, но есть ощущение, что мама автора-Александра Ф., не одобрила бы этот текст. Возможно ошибаюсь. Почему это ощущение возникло? Потому, что факты, выдернутые из жизни и представляющие собой лишь малую часть действительности, то же самое, как фраза, выдранная из контекста. Тогда после смерти Сталина в 53-ем году, тоже появилось немало желающих рассказать о пережитых или услышанных от кого-то "ужасах". Но поскольку враньё шло с самых верхов, "верхи" сообразили, что это добром для них может не кончиться, и притормозили. Однако "слабое звено" проявилось и спецслужбы западных стран "друзей" России, начали неспешную работу по использованию столь ценной для них информации. Всего-то тридцати лет им хватило, чтобы развалить страну изнутри.
Подобной "информации для размышлений" я начитался и наслушался за свою жизнь предостаточно, но являясь современником этих событий и знавший людей, живших в СССР в тридцатые годы, я могу различить, чему можно верить, а чему нет.
Ну вот, например, говоря о детских домах, куда направлялись дети арестованных родителей, автор ничтоже сумняшеся, называет их "концентрационными лагерями".
Ну еще бы, Александр Исаич, с его "Гулагом", для него, как библия.
Ну, да ладно, прочитав резюме автора, честно говоря, другого и не ждал.
Вернусь к заголовку — Так есть ли тайна у стихотворения Симонова?
Симонов был военным корреспондентом на Халкин-Голе, тогда он написал поэму "Далеко на Востоке". Она начиналась так:
Я там не был зимой.
Но я знаю: с утра
ветер бьет о замерзшую воду.
Снега нет и в помине.
Ветра. Ветра.
Адовая погода.
В эту продрогшую землю
в мелких порошинках инея,
словно их тронула проседь,
вдавлены танков следы.
Они, как тульская сталь, холодные,
синие,
ползут
на Восток,
на Восток
от замерзшей воды.
А над ними,
над ущельем, где разбитые грузовики
вверх колесами спят,
дожидаясь своих мертвых шоферов,
где торчат из-под льда железные
лепестки
изорванных взрывом моторов,
над ущельем, которое
между нами
и ими,
как рваная рана,
встал высокий откос,
острый, как нос корабля.
Он стоит,
глядя прямо в лицо
желтым, острым, как пики, отрогам
Хингана.
Нет, она не кругла здесь,
эта —
политая кровью земля.
И над ней
высоко,
на откосе,
как гнездо орлов,
наше братское кладбище
в горной дымке мороза.
Что скрывать,
деревянные доски
и несколько слов
слишком многим
здесь заменили
пролитые матерью слезы,
но мне кажется —
тут похоронен только один,
он был русый парень с голубыми глазами,
он погиб,
не дожив до первых седин,
до славы,
которая не за горами.

Неправда ли после этих строк, как-то понятнее становятся строки из "Жди меня"?
Вполне возможно, то строки в дневнике ждали своего часа и он пришел в июле 41-го.

КОНСТАНТИН СИМОНОВ

О СТИХОТВОРЕНИИ «ЖДИ МЕНЯ»

Наша «Красная звезда» помещалась тогда в том же самом здании,
что и «Правда» и «Комсомолка». После возвращения из Феодосии, перепечатав начисто для сдачи в набор привезенную с собой вторую феодосийскую корреспонденцию, я по дороге из машинного бюро встретился с редактором «Правды» Петром Николаевичем Поспеловым. И он повел меня к себе в кабинет попить чаю. Я думал, что он хочет расспросить меня о поездке в Феодосию; у него вообще была привычка затаскивать к себе и за стаканом чая расспрашивать: где кто был и что видел. Но на этот раз, против моего ожидания, разговор зашел не о поездке, а о стихах. Посетовав, что за последнее время в «Правде» что-то мало стихов, Поспелов спросил — нет ли у меня чего-нибудь подходящего. Я сначала ответил, что нет.
— А мне товарищи говорили, что вы недавно тут что-то читали.
— Вообще-то есть,— сказал я.— Но эти стихи не для газеты. И уж
во всяком случае не для «Правды».
— А почему не для «Правды»? — сказал Поспелов.— Может быть,
как раз для «Правды».
И я, немножко поколебавшись, прочел ему не пошедшие в «Красной
звезде» «Жди меня». Когда я дочитал до конца, Поспелов вскочил с
кресла, глубоко засунул руки в карманы своего синего ватничка и забегал взад и вперед по своему холодному кабинету.
— А что? По-моему, хорошие стихи,— сказал он.— Давайте напечатаем в «Правде». Почему бы нет? Только вот у вас там есть строчка
«желтые дожди»... Ну-ка, повторите мне эту строчку.
Я повторил:
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди...
— Почему «желтые»? — спросил Поспелов.
Мне было трудно логически объяснить ему — почему «желтые».
— Не знаю, почему «желтые». Наверное, хотел выразить этим словом свою тоску.
Поспелов еще немножко походил взад и вперед по кабинету и позвонил Ярославскому:
— Емельян Михайлович, зайдите, пожалуйста, ко мне...
Через несколько минут в редакторский кабинет вошел седоусый
Емельян Михайлович Ярославский в зябко накинутой на плечи шубе.
— Прочитайте, пожалуйста, стихи Емельяну Михайловичу,— сказал
Поспелов.
Я еще раз прочел свое «Жди меня», теперь уже им обоим.
Ярославский выслушал стихи и сказал:
— По-моему, хорошо.
— А вот как вам кажется, Емельян Михайлович, эти «желтые дожди»... Почему они желтые? — спросил Поспелов.
— А очень просто,— сказал Ярославский.— Разве вы не замечали,
что дожди бывают разного цвета? Бывают и желтые, когда почвы
желтые...
Он был сам живописцем-любителем и, наверное, поэтому нашел для
моих «желтых дождей» еще одно объяснение, более логическое и более убедившее Поспелова, чем мои собственные объяснения.
Потом они оба попросили меня в третий раз прочесть эти стихи.
Я прочел и оставил их Поспелову, сказавшему: «Будем печатать». А через несколько дней, вернувшись из-под не взятого еще, вопреки ожиданиям, Можайска, увидел свое «Жди меня» напечатанным на третьей полосе «Правды».

Николай Таурин   12.07.2024 21:23   •   Заявить о нарушении