О Гёте
"Bilde, Kunstler rede nicht", -- "художник, не разговаривай, а изображай". Но не надо забывать, что приходилось
в конце концов и "разговаривать" -- и в этом вопросе Гете прошел известный путь. Если пояснения не нужны при больших
созданиях, то тем менее уместны они в лирике. Здесь больше, чем где-нибудь, художественное произведение само должно
объяснять себя -- таков "принцип объективного процесса", исключающий всякие авто-комментарии: лишь активности читателя
принадлежит право -- оно же есть обязанность -- объяснения художественного произведения. Как ни самоочевидны
эти истины для молодого Гете, он не боится впоследствии опровергать их своим примером. Правда, задуманные примечания
к "Римским элегиям" не были составлены; но настала старость, произведения поэта отошли от него в прошлое,
и он счел возможным окружить их объяснениями. Ибо в чем же назначение "Поэзии и правды" как не в комментировании
произведений автора? И "Западно-восточный диван" восполнен целым сборником "Примечаний и статей для лучшего понимания",
в которых автор видит теперь "живое восполнение" своей философской лирики. Мало того: обширными комментариями
снабжаются те самые стихотворения, вроде "Зимнего путешествия на Гарц", самостоятельное понимание которых некогда
представлялось поэту самым существом лучшего читателя.
Не следует в этом видеть какой-то отказ от теории бессознательного создания -- и в этом нет нужды. Но теория
оказывается ограниченной -- и ограничивает ее отчетливая мысль писателя. Вспомним, как жадно хотел обратиться
искусству поэзии, вспомним его горькие жалобы на безуспешные попытки его юности найти руководство в теоретических
поэтиках всех времен, -- а ведь чему бы здесь учиться, если бы все сводилось к вдохновению? "Нам давали,
-- рассказывает он, -- теорию словесности Готтшеда; она представлялась достаточно пригодной и поучительной,
так как представляла исторические сведения о всех поэтических родах и знакомила с ритмом я его различными формами.
О таланте не было вопроса. Зато писателю предлагалось быть сведущим и даже ученым, обладать вкусом и так далее.
В конце концов нам указывали на "Искусство поэзии" Горация; мы с благоговением восхищались некоторыми золотыми
изречениями этого бесценного создания, но не могли взять в толк, как отнестись к целому и применять его к делу".
При этом теоретики путались то в неладных аналогиях поэзии с живописью, то в отожествлениях художественной ценности
с литературным поучением, вследствие чего высшим достижением поэтического творчества были объявлены басни Эзопа.
Нетрудно понять, в какую сумятицу погруженной ощущала себя молодая мысль в результате всех этих полупонятых законов,
обрывочных учений и вывихнутых теорий. "Цеплялись за образцы, но это не помогало: иностранные, подобно Древним,
были слишком далеки, а в основе лучших произведений отечественной литературы всегда обнаруживалась личность,
положительные качества которой невозможно было усвоить, и, наоборот, всегда грозила опасность усвоить её недостатки.
Это доводило до отчаяния юношу, ощущавшего в себе творческие силы".
От этого отчаяния Гете очень хотел избавить новые поколения. В его прозе и в его стихах, в письмах и разговорах
мы встречаем рассеянные разнообразнейшие указания и соображения, не только отвлеченно-эстетические,
но и практически-литературные, касающиеся как поэтического творчества в целом, так и отдельных поэтических форм,
родов и видов. Этого мало, -- Гете пытался (совместно с Шиллером и Мейером) составить свод руководящих указаний,
обширный отрывок которого дошел до нас. В основе этого наставления лежит мысль о дилетанте, смешивающем "искусство
с материалом". Отдельные искусства распределены здесь по таблицам, где и даны соответственные суммарные указания.
Это только схема, и только отрывок из нее, но и здесь подчеркнута мысль, которую Гете отстаивал в течение
всей жизни: поэт должен быть специалистом своего дела; дилетантизм также пагубен в поэзии, как и в любом деле.
Поэтому, сторонник теории вдохновения, Гете -- усердный учитель целесообразного наблюдения. "Имея общую исходную
идею, необходимо конкретизировать ее" -- так учит он своего Эккермана, хорошего мемуариста и плохого поэта,
вознамерившегося воспеть времена года. "Теперь,-- говорил Гете, советуя ему начать с зимы, -- вам необходимо
пробиваться к высшему и труднейшему, что есть в искусстве: к уловлению индивидуального; вы должны сделать
это во что бы то ни стало, чтобы преодолеть общую идею. Вы вот побывали в Тифуртском замке -- вот и постарайтесь
схватить его характерные черты... Я сам бы это давно сделал, но не могу, я слишком хорошо его знаю, и частности
во множестве теснятся во мне. А вы подойдите, как чужой, расспросите у коменданта об истории дворца и выделите
важнейшее, значительнейшее... И нечего бояться, что частности не найдут отклика. Все характерное,
как бы оно ни было своеобразно, все подлежащее изображению, имеет общее значение. Ибо все повторяется,
и нет ничего на свете, что не было бы единственным. На этой ступени индивидуального изображения начинается
то, что называется композицией".
Это советы мастера, советы специалиста; он учит делу, которому он и его собеседник посвящают жизнь.
Его разносторонность как-будто противоречит этому сосредоточению в народном ремесле. Ученый, администратор,
писатель, он личным примером как будто опровергает свою теорию специализации. На самом деле он ее поддерживает,
независимо даже от универсальности своих способностей и устремлений. Он вообще считал себя рожденным
для литературной деятельности и доказательство этого видел в свойственной ему "прирожденной методике", которая,
"последовательно направленная на природу, искусство и жизнь, развивалась до все большей уверенности и умелости".
Результаты говорят за то, что если Гете не везде был профессионалом в узком смысле, то ведь нигде он не был дилетантом;
и меньше всего он был и позволял им быть в поэзии, которую всегда считал своим истинным призванием и основным
делом своей жизни.
А.Г. Горнфельд
https://ino-lit.ru/lit/text/914/50001/Gornfeld/kak-rabotali-gete.htm
Сергей Сметанин 09.01.2024 13:53
Заявить о нарушении