Рецензия на «Рецензия на повесть Лермонтова Штосс» (Семён Юрьевич Ешурин)

Mon cher ami!
Я могу обращать к вам так?
Прочитал ваш рассказ с большим удовольствием. Сюжет изрядно запутанный: временами даже хотелось взять бумажный лист дабы зафиксировать единой схемой неожиданные пересечения судеб главного героя и прочих образов, его окружавших. Их действия указывали на те мелочи , которые не заметил при первом прочтении, возникла необходимость в новом, более внимательном отношении к тексту. Конец тоже совсем неожиданный: это предает рассказу пикантность и держит читателя в приятном напряжении до последней строки.
А вот к Лермонтову это отношение имеет весьма малое. По моему скудному разумению центральным в сем рассказе является мистическая составляющая – ибо все можно представить в обычной жизни – кроме человека зашедшего в квартиру не через дверь и не через окно, минуту назад его не было – сейчас же он есть, гость сей словно материализовался из ничего, а это наделяет его такими способностями, о коих и мечтать можно лишь предварительно затаив дыхание. Вместе с материализовавшимся из ничего гостем являлась господину Лугину некая дама, точнее не сама дама а лишь прелестная головка ее, и , напоминаю, это еще до Чеширского кота. Странное совпадение – что плохо нарисованный господин в халате и эскиз дамской головки в исполнении самого Лугина – материализуются одновременно в «нехорошей» квартире (и это задолго до Булгакова) так и напрашиваются в мистическую фантазию с невероятными перспективами.
А не внести ли в голову Лунина вдруг догадку – надо просто немного перерисовать картину с человеком в халате – например, удалить с его пальцев драгоценные перстни, и тогда , может быть, карточная удача отвернется от сего неприятного господина, не лишне предположить, что и плохо прорисованные неизвестным художником перстни ничто иное, как выигранные куши, и если перстни вдруг исчезли, значит они достались сопернику господина в халате по штосу. И снова захватывает дух – если перерисовыванием г-н Лугин может получить власть над мистическими образами, то продолжение этого повествования способно завести читателя столь далеко, что из этой дали литература XIX века уже будет не видна.
Точно так же можно взяться за недорисованный Лугиным портрет девушки-ангела. Девушка эта, будучи дорисованной , могла бы получить над героем нашим и прочими участниками мистического события столь значимую силу, что легенда о Галатеи померкла бы в лучах холодного петербургского солнца.
Впрочем, я совершенно не планирую дописывать этот рассказ, сказанное лишь поток фантазий столь оторванный от реалий, что им можно пренебречь. Я фантазирую не о том, что прочитал, а пытаюсь мистически предвосхитить то, что выйдет из-под вашего пера в недалеком будущем.
Я бы взял на себя смелость порекомендовать в таком случае попытаться подражать стилю Лермонтова. Это совсем не сложно – обратите внимание, что ключевыми в его повествовании были длинные предложения со множеством всяких оборотов, некоторые из них обычно называют причастными, другие же – деепричастными: точно не помню - увы грамматику русского языка начисто забыл. Вот небольшой пример Лермонтовского предложения:
«Несмотря на то, что в странном выражении глаз его было много огня и остроумия, вы бы не встретили во всем его существе ни одного из тех условий, которые делают человека приятным <в> обществе; он был неловко и грубо сложен; говорил резко и отрывисто; больные и редкие волосы на висках, неровный цвет лица, признаки постоянного и тайного недуга, делали его на вид старее, чем он был в самом деле; он три года лечился в Италии от ипохондрии, – и хотя не вылечился, но по крайней мере нашел средство развлекаться с пользой: он пристрастился к живописи; природный талант, сжатый обязанностями службы, развился в нем широко и свободно под животворным небом юга, при чудных памятниках древних учителей»
Подражание такому стилю - по моему разумению - приятно и для пишущего, и для читателя.
И совсем ничтожный пустячок – слова и выражения, характерные для начала XIX века и для самого Лермонтова. Не могло тогда быть некоторой суммы в рублях золотом: золотой рубль – как понятие – был введен министром финансов России С. Витте лишь в конце XIX века. Петербургская Академия художеств в те времена называлась Императорской Академией художеств. И другие мелочи. Но это, конечно, милые пустячки – как рамка, в которую заключают картины: ежели одна завитушка или другая неточны – то б-г с ними, надобно только чтобы кривых завитушек не было бы много, иначе они смогут испортить впечатление о картине самой.
С наилучшими пожеланиями

Владимир Смолович   21.12.2016 18:30   •   Заявить о нарушении